Они забывают нашу биографию: мы росли в диктатуре, где искусство имело совсем другие функции, искусство было оружием. Rammstein может быть понят только в таком контексте. Прямота, простота и последовательность, - всегда были и останутся нашей основой. Простота из музыки, понимание из слов. Rammstein ищет контакта, и это наш ключ к успеху. Rammstein эмоционален и людям легко идентифицировать себя с ним. Явление Rammstein разделяет общество, эту проклятую группу нельзя просто игнорировать. Теперь, когда правит усредненность, люди благодарны, когда кто-то, все равно с помощью какого жанра искусства, смеет нарушить тепличные условия. Храбрость играет в этом главную роль, для этого нужно иметь собственный потенциал. А по течению может плыть любой идиот, в музыке ли, художественной литературе или каждодневной жизни.
Успех Rammstein был обусловлен новым чувством свободы. Не было какого-либо коммерческого или политического давления, не было цензуры, чтобы бороться против нас. Нам не нужно было думать о том, что позволено, а что нет, мы просто делали свое дело. Это - большое преимущество, которое когда-нибудь будет потеряно. Эту спонтанность и творческий потенциал нужно хранить в себе так долго, насколько это возможно. Наивность - категория эстетики, поскольку, в момент, когда разум берет верх над ней, начинают доминировать вычисления как в математике, и сам продукт становится вычисляемым, а это убивает подлинность. Продукт становится бесстрастным и скучным, он больше не содержит послания к зрителям. После долгих поединков, неудачных проб, бесчисленных споров и бессонных ночей наша первая демо в 1995 году была, наконец, закончена. Эму, наш менеджер, организовал нам первую студийную запись. В этом году началась и работа над нашим дебютным альбомом. Труднее всего было вызвать интерес у звукозаписывающих компаний к неизвестной группе. После долгих изысканий нашелся Якоб Хелльнер, шведский производитель, который по сравнению с другими показался мне серьезным парнем. Я никогда не забуду выпуск нашего первого альбома. Мы жили в Стокгольме, у нас было две квартиры - одна в городе, а другая в предместьях. Мы сделали первые записи в Polarstudio, которая раньше была студией группы Abba. Вначале все было очень успешно и ново для нас. Мы хотели работать круглый день. Но затем возникла дисгармония, и все ее заметили. Много спорили, каждый из нас хотел утвердиться. Речь шла о власти, компетенции и иерархии, это въелось в каждого из нас. Якоб хотел работать только с Тиллем, отстраняя его от нас - и в результате никто не работал вообще. Хаос крепчал. Это было самое сложно время в прежней карьере Rammstein. Это был наш первый диск, и он имел для нас, безусловно, жизненно важное значение, определялось и решалось наше будущее. Это было очень жесткое время. В конце концов мы просто остановили запись. Мы все вернулись в Берлин и задумались о том, что делать дальше. В конечном итоге мы смикшировали в Гамбурге весь альбом с новым звукоинженером, и после продолжительной борьбы "Herzeleid" был закончен. С тех пор многое случилось - мы записали три диска в студии и выпустили один живой альбом. Наши альбомы вышли на статус золотых и платиновых и получили множество наград. Чтобы набраться сил на будущее, я побывал недавно в Шверине, моем старом доме, где все начиналось. Там многие рассказывали мне, что ребенком я часто повторял: "Я буду рок-звездой". Они тогда думали, что я плету чепуху. Но я никогда не прекращал верить в это, а верить - это самая важная вещь. Просто как-будто заранее знаешь, что в жизни будешь играть определенную роль. Получаешь какие-то знаки свыше и входишь в эту свою роль. В особенных людях взращиваются особенные мечты. О мечте хочется грезить. Само мечтание должно многое сделать с мечтой. Когда приходишь к согласию с самим собой, в конце концов замечаешь, что это совсем уже и не мечта. Иногда важно просто позволить людям мечтать… хотя возможно это все совсем и не так, может быть все по-другому.
В начале была досада. Досаждать, отличаться от нормального, провоцировать всегда было нашей самой важной внутренней потребностью. Неважно - осознанно или нет. В прежней Восточной Германии все было очень просто: в принципе все были против системы, что-то ворчали, были недовольны, но мало кто осмеливался выносить это из своих четырех стен. Следовательно, быть в те дни группой андеграунда не составляло труда. Нужно было только высказывать неудовольствие, и все находили тебя замечательным. Так и было! Наконец, когда стали постепенно развинчивать гайки, каждый из нас влился в более-менее оригинальную протестную рок-группу. Ну а народ Германии начал маршировать, когда все уже стало ясно и когда уже все сделали без него. Замечательная революция. Страна просто сдалась, вот как это было. Однако у нас не было больше очевидного врага. Было плохо. Мы бесцельно дрейфовали. И что теперь? На западе все для нас было труднее. Там люди уже все знают, они более или менее довольны, если имеют достаточно денег. Ничто не выводит их из себя, все они уже испытали. Как мы могли досадить окружающему их мирку? Как мы могли их развлечь? Чем ударить? На Западе Германии музыка состоит, за небольшим исключением, из подражания Америке или Англии. Было несколько культовых групп вроде KRAFTWERK или CAN и еще пара - NWD и NEUBAUTEN, но все это скорее "вчерашнее". Сегодняшние электроинструменты достаточно интересны, но пробраться туда тридцатилетнему, делая вид, что всегда был там в роли диджея - не наш способ. Предполагалось, что мы пойдем другим путем - "кесарю кесарево". В то время все говорили "рок мерв", но мы думали иначе. Четкий ритм и монотонные рифы, никаких бесконечных гитарных соло и уж точно никакого фальцета. Энергия искаженного звука электрогитары и сила ударов обыкновенного барабана пока еще никем не превзойдена. Это давало тот самый сплошной звук, который мы и хотели получить. Тексты эротомана и сильного лирика наполнили эту стену звука содержанием. Самая суть, поданная немногословно, но в сопровождении сильных жестов, искусным конферансье. Идея Rammstein по существу состоит в оригинальности, в самовыражении и внушении досады. Неосознанно мы нашли правильный путь. Вспомни о том, что умеешь, не слушай других, не следуй за тенденциями. Rammstein - это развлекательный театр кошмара. Мы радуемся, когда люди поражены и женщины находят нас классными. Rammstein провоцирует музыкально, лирично и визуально. Да только одно название само по себе провоцирует! Провокация без цели, провокация ради ее самой. Удовольствие от эффекта и реакции. Безграничное преувеличение. Никаких пояснений. Слушатель интерпретирует сам. И таких интерпретаций много - интеллектуал видит смысл в том, что мы делаем, ну а музыкант с трудом может оценить только само действие.
Rammstein, без сомнения, - чисто немецкая группа. Мы используем родной язык, ритм маршевой музыки, сочиненной с присущей нам, немцам, аккуратностью и точностью, тексты с тщательным подбором слов, мы позируем на сцене как бойцовые петухи, ценим симметрию и все прямое и прямоугольное, носим короткие стрижки и произносим грохочущее "р". Наконец, мы сами родом из Германии. Как должна звучать современная немецкая рок-группа завершающегося тысячелетия, не ориентирующаяся на международную музыкальную моду? Что можно сделать такого, чего не было прежде? Чего люди еще не видели? Вот в чем вопрос: как, чем и кого сегодня еще можно спровоцировать? Людей, боящихся Rammstein? Они же боятся изменений, неизвестности, конфликта, даже собственной креативности... Rammstein - сила ненаправленного действия. Зритель ощущает энергию, но должен сам перевоплотить ее. Один примет это, другой из боязни почувствует, что на него нападают. Страх должен на чем-то основываться. Все это часто ведет к известному суждению о Rammstein. "Музыка правого крыла" - еще одно из самых умеренных высказываний. К сожалению, речь не столько о правом или левом, сколько о том, как быстрее подняться снизу доверху. Хороши ли для этого любые средства? Лучше всего получается то, что тысячи других уже успешно сделали или сказали, то есть то, что люди привыкли и желают слышать. Сегодняшние средства информации просто мастера в этом спорте. Деньги и оценки опережают содержание или значение. К счастью, в этом, по крайней мере, никто не виноват. Именно поэтому нужны такие группы, как Rammstein. Именно поэтому мы должны продолжать причинять неприятности обывателям!
Till Lindemann, вокал: Старонемецкий язык - мое увлечение.
Герт Хоф: Как все начиналось в Rammstein? Тилль: Как-то мне подарили старую барабанную установку, и я начал поигрывать на ударных. Мне хотелось бы стать музыкантом, однако я оказался абсолютно немузыкальным. Еще раньше я пытался играть на гитаре, но мне так и не хватило терпения ее по-настоящему освоить. А вот барабан меня не отверг, это уже было кое-что стоящее. Я постоянно стучал, и, как это обычно и бывало на Востоке, через четыре недели у меня уже была первая группа. В группе, где я играл на ударных, был полный бардак, и однажды мы остались без гитариста - то ли он постоянно болел, то ли его куда-то переманили. Время от времени нас выручал Рихард. Здесь он был единственным, с кем я был знаком еще со Шверина. Тогда в глаза бросалась его странная прическа: сзади длинный хвост, впереди все коротко и с обесцвеченными полосками, прямо как полосатая белка. Мы устроили наш первый маленький тур по десяти городам Востока, а Рихард с Паулем нас сопровождали для поддержки. На сцене мы сжигали старые автомобили и разбивали все вдребезги. В большом барабане моей ударной установки я держал несколько живых кур, что, конечно, не нравилось защитникам прав животных. Я всегда пел на бис, играя при этом на басу. И Шнайдер даже подумывал о соло-проекте - его и моем.
Герт Хоф: Как появляются твои тексты? Тилль: Сначала берется музыка, а к ней уже создается текст. Мое увлечение - старонемецкий язык, он проникает прямо в сердце. Когда я слушаю современные песни, у меня не возникает никаких добрых чувств. Я думаю, текст должен срабатывать сам по себе, а если он сопровождается хорошей музыкой, то что может быть лучше? Герт Хоф: Пресса часто упрекает вас в фашистской эстетике, что ты думаешь об этом? Тилль: Мы пришли с Востока, где все это было табуировано. В ГДР многое просто умалчивалось. Цензура во всем, прежде всего, конечно, в политических темах. И вдруг стена рухнула. Теперь, я думаю, пришло время говорить обо всем, что было задавлено внутри. Так я и брался за все эти темы: насилие в семье, одиночество, кровосмешение и прочее. Эти темы, очень эмоциональные, накопили во мне много гнева. Я хотел говорить с людьми об этом, а песенная форма для этого оптимальна. Миллионы компакт-дисков, проданных нами, подтверждают, что существует большая потребность в обсуждении. Но некоторые журналисты вдруг решили, что наши музыка, тексты и шоу напоминают о "фашистской эстетике". Абсолютный маразм. Шоу - это сопровождение текстов и музыки. За наше первое большое шоу на Берлинской арене в 1996-м, где ты делал свет и сцену, посыпались те же самые упреки. Конечно, все было напыщенно, все залито белым светом, и это было им чуждо, они никогда не видели ничего подобного. И вот пресса написала: "фашистская эстетика". Пресса просто не поняла, что это - род театра. То же случилось с твоим шоу у Берлинской колонны победы - ты вдруг стал Альбертом Шпером и Лени Рифеншталь в одном лице. С именем Рифеншталь у нас тоже были проблемы. Я высоко оцениваю искусство Рифеншталь, оно признано во всем мире. Фильм Лени "Олимпия" мне кажется очень интересным, но я при этом никакой не нацист. Некоторые журналисты, как маленькие злые собачки, пытаются как-то подгадить, и это просто бесит.
Герт Хоф: Я показал видео Live aus Berlin всемирно известному греческому композитору и музыканту Микису Теодоракису, который уж точно не имеет ничего общего с фашистской эстетикой. Он был до того очарован и поражен твоим голосом, что предложил сделать совместную запись. Тилль: Я очень рад этому и польщен. Он слушает не как немец, у которого проблемы со своими немецкими корнями, а как музыкант и потребитель. Если дойдет до проекта совместной записи с Теодоракисом, меня бы это очень порадовало. После этого никакая задница ничего мне не выскажет.
Paul Landers, гитарист: Rammstein никогда не появился бы на Западе.
Я убежден, что все началось, когда Олли ушел из группы Inchtebokatables. И только из-за того, что Рихард сказал ему, что "мы вместе сделаем группу". Это было за полгода до основания Rammstein. Inchtebokatables были более-менее успешны на Востоке,- все-таки три-четыре тысячи зрителей на их концерты приходили. Все качали головами и спрашивали у Олли: "Не глупо ли?" Олли, собственно, вовсе не знал, что его ожидает, никто не знал этого. Тогда Тилль жил еще в деревне, плел корзинки и при этом всегда пел. Флаке и я приезжали к нему на выходные отдохнуть. Мы постоянно слышали его напевающим, но никогда по-настоящему не задумывались, что Тилль действительно может петь. Рихард однажды решил просто проверить эту идейку. Ту, что со временем оказалась удачной. Шнайдер, Флаке и я как раз возвратились из Америки, где мы выступали с группой "Feeling B" на маленьких клубных концертах. Так или иначе, пребывание в Америке на кое-что повлияло, во всяком случае, мы начали экспериментировать с электронными инструментами. Флаке купил себе сэмплер AKAI со встроенным синтезатором, и мы вдвоем делали пробные записи с электроникой. Это было клевое чувство - играть вместе с машиной. Независимо от нас Шнайдер, Рихард, Олли и Тилль начали делать пробники в Берлине. Первые попытки были на английском - в духе современного американского металла. Так они записали четыре трека и выиграли "сенатский" конкурс. Это значит, что они получили в свое распоряжение студию на целую неделю и могли записываться должным образом. К этому времени я уже к ним присоединился, хотя Шнайдер находил это глупым. Все из-за того, что я утомителен. Я действительно утомителен, но без огня и медных труб.
Так или иначе, все тексты были на английском, но когда пришел Флаке, он поставил условие: "Я участвую, только если все будет по-немецки". С Флаке наш состав был полностью укомплектован. Мы были объединены тем, что хотели вызывать эпатаж. Делать музыку, которая сердит и бьет. При этом она должна быть танцевальной и ритмичной. То, что мы стремились досадить, не имеет ничего общего с нашим происхождением. Все мы уже побывали в группах, в которых все шло гладко и хорошо. Но это просто скучно. Кроме того, Запад был уже здесь. Наши панк-группы на Западе были скорее смешны, чем опасны - там в то время панк уже был просто нелеп, там мы не могли эпатировать так же, как всюду на Востоке. Но Шнайдеру, Флаке и мне снова хотелось ударить, рассердить. Мы сделали это позже, с Rammstein. Вначале мы только тренировались и часами производили шум. Просто выпускали пар. Так громко и глубоко, как только могли. При этом уже появлялись первые мелодии с текстами. Например, "White flash" (англ. "Белая вспышка") превратилась в "Wei?es Fleisch" (нем. "Белая плоть").
Название Rammstein пошло от Шнайдера, Флаке и меня, нас троих. Просто сначала у нас была идея создания группы, которая называлась бы "Rammstein-Flugschau" ("Авиашоу Rammstein"). Из баловства имя пару раз засветилось и так и прицепилось, хоть некоторые из группы и находили его глупым. Теперь, конечно, они об этом и знать не хотят. Во всяком случае, имя просто приклеилось, как кличка. "Flugschau", естественно, звучало слишком длинным, но Rammstein нам нравился, это и к музыке тоже подходило. Перед первым живым концертом некоторые говорили, что "лучше бы нам еще подождать и порепетировать, а уж потом круто выступить в Берлине перед тысячами людей". Другие говорили "съездим разок в деревню и там поиграем". Забавно, но в результате все решил случай. Брат Флаке, у которого была труппа комиков, остроумно копировавшая Helge Schneider & the Firefuckers, осведомился, не поедем ли мы с ними, и так стихийно мы направились в Лейпциг. Там мы отыграли перед двенадцатью людьми, десять из которых были из группы, с которой мы приехали. На Тилле было одето двое солнечных очков друг над другом, и мы стояли совершенно бесстрашно, не зная, правда, наверняка, достаточно ли силен голос Тилля, и слышат ли его в зале. Тиль всегда поет низко, это все знают. Но, как ни странно, голос доминировал. Звукорежиссер был в абсолютном восторге и приговаривал: "Во дают, никогда ничего подобного не слышал". Мне это было странно, т.к. никогда еще звукорежиссер из другой группы не приходил и не говорил ничего в таком роде. Такой реакции я не ждал. Таков был первый концерт. Тогда мы еще носили одежду вроде той, в которой теперь появляется Металлика: белые рубашки, черные штаны, то есть в рабочем стиле, что, по-моему, здорово. В то время у всех нас отношения с нашими женщинами были разрушены, мы были одиноки. И, как одиночки, имели достаточно времени музицировать. Все было готово для того, чтобы начать что-то новое. Каждое утро мы садились и завтракали. Один покупал мясной фарш, другой рогалики, и мы всегда завтракали этим фаршем и после этого занимались музыкой.
Я никогда не забуду первые концерты. Мы попытались привлечь внимание, но не ради самого внимания. Просто что-то подвигало нас. Я обозначил бы это как "сила Rammstein". Происходило вот что: в концертных залах было около сотни людей, при возможности вместить тысячу, оставалась еще масса места. Мы запускали туман в зал, выключали свет, я одевал рубашку с капюшоном, и в моих руках была канистра с бензином, заранее купленным на бензоколонке. И вот я, в тумане, скрытый капюшоном, появлялся между людей и осторожно выливал бензин. Когда все было готово, я делал знак сцене, и начиналась первая песня шоу. У Тилля в руках была маленькая ракета и он стрелял ею в самом начале песни точно между людей, так, чтобы бензин загорелся. Затем все шло своим чередом. Это был наш обычай, и у людей просто улучшалось настроение. На концерте каждый скучает по хорошей группе, будь то какой-нибудь идиот из кабинки звукоинженеров или обычный слушатель. Все радуются, если они, наконец, увидели интересную группу, и все радуются, если происходит то, чего они не ожидали. И еще каждый рад, что ему удалось выжить в таком происшествии. Это такое хорошее чувство. Человек ищет активного действия и чего-нибудь безумного, и это то, что люди тогда получали от нашего шоу. Как-то был "торговый тур". Это когда играют в данном городе не публично, а делают закрытое выступление, на которое приглашены только городские оптовые и розничные продавцы дисков. Нам говорили: "Не надо больше этого, с бензином". Но, когда наше действо запускалось, оказывалось, что мы просто должны делать это. Я не знаю почему. Во всяком случае, в один из вечеров мы снова это сделали, и глупейшим образом обожгли женщину из мюнхенского магазина дисков. Она была одета в нейлон. Он оплавился, она обожгла ноги и попала в больницу. Наша фирма звукозаписи была вынуждена оплатить ей отпуск. Нам снова сказали, что если мы завтра это повторим, то можем отправляться восвояси. Как ни странно, мы снова сделали это. Сейчас это звучит так, будто мы просто упрямились, но, собственно, иначе просто не выходило; мы просто должны были так делать. Как-то дело дошло до памятной встречи представителей звукозаписи, когда они раз в год встречаются и вздрызг напиваются. Гостям там скучно, так как компании звукозаписи представляют друг другу свои новые проекты. Это ни одной сволочи не интересно. При этом мы должны были сопровождать эту вечеринку в маленьком трактире с тупой сценой, где все обшито деревянными панелями и все такое. Тилль и Флаке ездили верхом друг на друге вокруг бара с неоновой лампой и разбили ее вдребезги. Тут все загорелось, и наше настроение сразу улучшилось. От происходящего все обрадовались, даже эти жирные ленивые торговцы пластинками, которые с таким же успехом могли бы и машины продавать. Мы, кстати, часто замечаем, что неосознанно вскрываем подавленные эмоции в окружающих.
Нормальная западная группа ориентирована чисто по-коммерчески. Она хочет продавать диски, каждый хочет этого. Оппортунизм этих групп безжалостен, 95% из них делают то, что от них требуют, они приспособленцы. Мы же все явились из ГДР. Там совсем другая система ценностей. Поиск грани. Не ради провокации, а ради конфронтации. Это, я верю, особенно увлекательно. Провокация скучна. Она разоблачает себя слишком быстро и слишком искусственна. Для нас же были важны два вопроса: "что делают другие?" - мы не должны были это повторять - и "что другие делают неправильно?". Это была наша исходная позиция, относительно простая в постановке вопроса, но тяжелая в реализации. Прежде чем все началось с Rammstein, мы все, собственно, были более или менее нормальны. Внезапно, же все группы, которые мы раньше знали, зазвучали для нас плохо. Это было так комично... Представляешь, что тебе переключили что-то в голове. Тебе остается только стать лучше других, если ты воспринимаешь принятое, привычное как плохое. Я сразу слышал неточности в существующей музыке. Я слышал плохие переходы, я видел плохой свет на сцене, слышал плохие звуки, я слышал плохой рефрен, я видел плохие шоу. Внезапно все вокруг стало плохим, и это почувствовали все мы. Вследствие этого возросло требование к собственному высокому качеству. Требование к самому себе нельзя привить искусственно, оно либо есть, либо его нет. В противоположность другим группам, успех для нас был не самое важное. Мы хотели делать хорошую музыку. Мы больше не хотели музыки и текстов, которые доходят до большинства людей. Наверное, никто по-настоящему не любил ГДР, пока жил там. Это справедливо и для меня. Но когда я увидел внешний глянец Запада, то вскоре стал думать: "надо это порушить". Я думаю, что Восток произвел больше индивидуальностей. У нас было больше трусов и больше мужественных, мы не воспроизводили среднюю массу как Запад. Восток - это более жизнеутверждающая система. Не такая холодная и мертвая. Восток - как пьяница. Он более оригинален, в нем больше жизни. Восток более реальный и коммуникативный, он грубее. Rammstein никогда не появился бы на западе.
Вот еще маленький и важный эпизод из нашей жизни, который очень типичен для нас. Мы придерживались двух линий. Во-первых, мы делали, полагаясь на старые связи, концерты в провинции, и, во-вторых, мы работали с компанией звукозаписи. Мы уже начали играть как группа в местечковых залах, одновременно ведя переговоры со звукозаписью. Однажды мы прибыли в одну деревню и застали тамошнего организатора, сидящим пьяным в ванне. Заказанное нами оборудование было в таком состоянии, что мы выпали в осадок. Мы подумали: "Нее, мы не выставим себя посмешищем с этим дискотечным снаряжением, мы не сделаем этого". Но организатор думал: "Раз группа здесь, значит они сыграют". Обычно, все так и поступали, но в тот раз было не так. Правда, мы разделились во мнении: трое из нас хотели ехать домой сразу, а трое - остаться на ночлег. Обычное дело. Как бы то ни было, мы все-таки тогда уехали и сыграли в Берлинском клубе Knaak. Так мы и познакомились с нашим теперешним менеджером. Если бы не это, мы, вероятно, до сих пор играли бы по деревням. Таким образом, наша карьера двигалась, не смотря на то, что иногда мы делали то, что нельзя. К примеру, были мы раз на MTV в Лондоне. Мы прибыли, и были встречены, как последняя задница. Мы выложили наши вещи и тотчас заимели проблемы из-за нашей пиротехники. Сначала сказали: "это можно использовать", а затем "без пиротехники". Мы сказали, что тогда съезжаем, нам ответили: "Пока". Мы заспорили между собой за и против отъезда. Мы договаривались, что мы сыграем две песни: первую как обычно, а во второй собирались немного газануть. Передача была в прямом эфире. Во всяком случае, мы заиграли - первая песня прошла на ОК, а на второй песне Тилль заложил несколько капсул с кровью в рот и выплюнул их. Они отрубили нас от эфира, прямо посреди песни, и пустили новости. С этого мы получили настоящий бойкот на лондонском MTV. Сейчас мы, тем не менее, снова на канале MTV - звучит хвастливо, но если имеешь силы к сопротивлению, в конечном результате это вознаградится.
Christian Lorenz (Flake), клавиши: Концерт может быть очень длинным.
Медленно, но верно с годами сложилось так, что я был пьян на каждом концерте. Раньше это было нормально, поскольку мы играли только один или два раза в неделю. И после у меня было достаточно времени отдохнуть. Позже, когда туры стали длительнее, я пил, правда, меньше, но зато регулярнее. Собственно, я пил что-то каждый вечер, чтобы преодолеть предыдущее похмелье. И каждый вечер этого "что-то" было мне необходимо чуть больше. Качество моих выступлений слабело, но я не замечал этого, хорошо себя чувствуя после двух стаканов (вернее пластиковых стаканчиков). Когда я плавал по людям на надувной лодке, мне тоже требовалось приглушить страх. В этом помогал глоток текилы прямо перед выходом. Таким образом, мы однажды играли в Тюрингии. В зале было так жарко и влажно, что нам пришлось сушить мой сэмплер феном, иначе он не хотел работать. Мы взмокли и приходилось утолять жажду пивом, так как воду там не разливали. Когда концерт закончился, мы решили праздновать дальше. Поехали на моей машине в соседнее село, чтобы найти, где продолжить вечеринку. Однако, ничего не найдя, просто припарковались на краю поля, поставили несколько свеч на капот и врубили автомобильное радио на полную громкость. Некоторые остались сидеть в машине, другие вышли болтать и танцевать. Выпивки было навалом и стало еще веселее. Спустя несколько часов мы вернулись в деревню, где организатор обеспечил нам ночлег. Тогда это было так принято. Однако мы только приблизительно знали местоположение дома, и что перед этим домом должна быть серая изгородь. Когда мы, наконец, прибыли, мы обнаружили, что дверь заперта. Я открыл окно, стянул ботинки и влез с помощью Тилля в комнату. Затем я нашел путь к запертой двери, открыл ее, и остальные смогли войти в дом. В доме мы поняли, что все комнаты заняты, и были разочарованы тем, что все так нехорошо для нас подготовлено. Наконец, мы плохо-бедно нашли места, где прилечь. Только я еще стоял в коридоре, когда на меня набросилась толпа разъяренных мужчин, которые, очевидно, нами были разбужены. "Я вам головы оторву", - кричал их предводитель, который посчитал нас, понятно, взломщиками. Мы вырвались из дома и помчались вниз по улице. Я потерял мои ботинки. Мы нашли нашу квартиру, это оказалось дальше через три дома. Следующий день я ходил без ботинок. К счастью, мы нашли на бензоколонке подходящие ботинки, которые Тилль мне вынес под рубашкой, после того, как я их примерил. Иногда после подобных вечеринок я оказывался на вокзале в совершенно разбитом состоянии и без денег. Приходилось в раздражении объяснять кондукторам мою ситуацию, чтобы только к вечеру перед самым концертом снова соединиться с группой. Если вечером я радовался предстоящему ночному отдыху, вдруг выяснялось, что именно сейчас для нас организована хорошая вечеринка, и после нескольких коктейлей усталость забывалась. При этом я обещал всем людям входные билеты или сувениры и давал им мой номер телефона. На следующий день я ничего не помнил, и меня все бесило. Что лучше поможет в такой ситуации, чем немного пива? Как-то все, чем я пытался привести себя в трезвое состояние, довело меня до диареи. Дела мои пошли так плохо, что я выпал из событий. Я лежал в гостиничной кровати и пытался пить настой ромашки. Я вовсе не хотел и думать о концерте. Вечером меня привезли, как мертвый груз, в зал, и я начал механически переодеваться. На сцене мне поставили ведро. Весь концерт я был сконцентрирован только на моем теле. Таким образом, я впервые думал о том как пережить выступление. Время тогда вообще не двигалось. Уже после трех песен я продолжал из последних сил. Песни мне не нравились, шоу казалось скучным, неоригинальным и противным. Не знаю, как я заставил себя двигаться в этом вздоре и как-то вилять руками. Потом еще было что-то вроде танца, которое я заканчивал без воодушевления, так, что никто не понял, что это должно быть. Так концерт может стать слишком длинным. По счастью, потом никто из фанатов не смог меня узнать, так как на сцене я выгляжу иначе, чем в настоящей жизни. Только на следующий день дела пошли несколько лучше.
Говорят, что в переводе с греческого, слово Rammstein означает "чудо", "необыкновенное событие", "феномен". Не известно, правда ли это, но то, что подобный перевод очень ярко характеризует немецкую металлическую группу Rammstein - факт, пожалуй, неоспоримый. Они культовые? Они сумасшедшие? Может быть... "Раммштайн", можно сказать, успешнейшая и самая спорная рок-группа Германии, и понять ее нелегко, но с кем-либо перепутать или вовсе не заметить просто нельзя. Мнения о "Раммштайн" кардинально расходятся: одни находят их слишком грубыми, скандальными, сексуальными и женоненавистническими, и всячески отрицают их творчество. Другие восхищаются их уникальным сценическим шоу, фантастическими видеоклипами, суровым, но не таким уж идиотски-банальным содержанием текстов. Некоторые обвиняют их в праворадикальных и даже нацистских взглядах, приписывают в вину музыкантам выходки их ошалевших поклонников. Но как бы то не было, группа, чьи песни пробились в верхние строчки хит-парадов всего мира, чья музыка звучит в культовых фильмах и рекламных роликах, кому солидные музыкальные журналы посвящают престижные полосы, заслуживает пристального внимания и изучения. Особый интерес к "Раммштайн" в России придает, видимо, то обстоятельство, что сей "феномен" зародился в чем-то близкой нам по духу Восточной Германии (ГДР). Группа совершила прорыв в современной музыке - все их песни написаны и поются исключительно на немецком языке, который прежде в мире никогда особенно музыкально-песенным не считался. Группа, впоследствии названная Rammstein, была образована в начале 1993-го года Рихардом Круспе, Тиллем Линдеманном и Христофом Шнайдером.
Собравшись в полном составе, участники новоиспеченной команды принялись за сочинительство и репетиции. За сочинение текстов стал отвечать Тилль. Сочинением музыки занимались коллективно. [Вообще концепция придумывания новой песни выглядит примерно так: Тилль приносит текст, говорит, какую мелодию он предполагал в качестве основы, и музыканты, основываясь на структуре текста и полученных рекомендациях вокалиста, начинают импровизировать, мало-помалу выстраивая гармонию. По мере прохождения времени, у каждого из участников Rammstein появляются какие-то идеи, приемы, которые выносятся, так сказать, на консилиум, и потом, если всех все устраивает, начинается "обкатка" песни, ее шлифовка, которую обычно делают продюсер и звукорежиссер. Хотя, конечно, зачастую то, что сначала пробуют "на зуб" музыканты, в конечном итоге приводит к совершенно противоположным результатам, и песня получается принципиально не похожей на первый вариант.] Группа в тот момент нигде не выступала, играла лишь на вечеринках у друзей. Почти год, до середины 1994-го года, группа так и не имела названия. О нем задумались лишь тогда, когда с фирмой "Motor Music Gmbh" удалось подписать контракт на выпуск первой пластинки. Тилль: "Мы были вынуждены быстро придумать какое-нибудь название. Кто-то из нас сказал: "Rammstein". Это название все сочли очень хорошим: Ramm (таран) и Stein (камень) выражают движение, силу и твердость". "Rammstein" в буквальном переводе означает "таранный камень", а в Германии этим словом называют специальные каменные заграждения на тротуарах для автомобилей. Судьба, однако, сыграла с раммштайновцами злую шутку. Когда группа стала известной, многие стали интерпретировать название совсем по-другому, подозревая музыкантов в намеренной провокации. Дело в том, что в августе 1988 года на базе НАТО в маленьком немецком городке Rams+ein (одно "м") во время проведения показательных полетов произошла трагедия. В воздухе столкнулись два истребителя и рухнули на головы зрителей. Пятьдесят человек было сожжено заживо, еще более 30-ти умерло затем в больнице, десятки были искалечены. Дело происходило в Западной Германии, и участники Rammstein об этом ничего не знали. А когда узнали, то единогласно решили съездить на место трагедии и увидеть его своими глазами. [На самом деле участникам группы было хорошо известно об этой трагедии, и они выбрали свое название именно в напоминание о ней. Правда, потом в интервью они начали регулярно менять "легенду", то открещиваясь от этой преднамеренной провокации, то признавая ее.]. Со временем само название Rammstein стало для противников группы своеобразным красной тряпкой, а команда оказалась в роли общественного провокатора. Одна из первых написанных песен группы была посвящена как раз вышеупомянутой трагедии. Эта одноименная композиция (Rammstein), появившись в ответ на злобные выпады, быстро стала своеобразным гимном группы. Интересно, что после этой скандальной истории сами музыканты иногда утверждали в интервью, что название появилось именно как напоминание о катастрофе. Весь 1994-й год участники новоиспеченной команды посвятили поискам своего неповторимого стиля и звучания. Все раммштайновцы играли до этого в группах с совершенно разными стилями, но, по их словам, никто из них не был творчески удовлетворен. Собравшись вместе, они скорее знали, какую музыку не хотят играть: "Наш стиль стал совсем не тем, что мы сначала искали, и вышел за рамки понимания. Мы не хотели делать пародию на американскую музыку или что-то похожее на панк. Это должно было быть что-то, что мы могли делать все вместе..."
От концерта к концерту раммштайновцы пытались все больше удивить и шокировать публику, формируя свое отличительное, ни с чем не сравнимое шоу. Шоу-эффекты для хеви-групп - это давняя традиция: в 70-е годы ужасные шоу показывал Элис Купер, выставляя на сцене гильотину и т.п., "Rolling Stones" игрались на сцене с гигантскими надувными членами, "KISS" на сцене плевали огнем и кровью. Раммштайновцы начали использовать спецэффекты первыми из немецких групп, т.к. до них это делали только интернациональные коллективы. "Нам нравится грохот и огонь, - говорит Рихард, - сначала мы хотели просто играть тяжелую, громкую музыку как "Metallica". Но мы выглядели просто слишком добропорядочными и невзрачными, а мы не так легкомысленны, как американские рокеры. Поэтому мы всегда ставили на сцене много спецэффектов. Наш воинственный стиль не придуман, он самостоятельно развивается. Но есть живые сцены, которые для некоторых на границе хорошего вкуса и безвкусицы". Очень скоро выявилась коллективная любовь участников группы к огню и всяческим пиротехническим эффектам. Особенно это вдохновляло Тилля, который принялся собственноручно конструировать различные взрывные механизмы: "Огонь очаровывает меня. Однажды я принес с собой два больших фейверка на выступление и взорвал их между двумя песнями. Народ ликовал, а я обжег себе руки. Я нашел все это безумно хорошей идеей - то, что я между песнями не стою просто так, а чем-то занят. Я сделал себе перчатки, которые "плевали" огнем, затем защиту от огня. Один раз на наш концерт из-за сцены выскочили пожарные. Благодаря этому я случайно узнал, что нужно специальное разрешение, чтобы "играть" с пиротехническими эффектами. Так я сдал экзамен по обращению с фейверками". В самом начале своей карьеры раммштайновцы сами пытались конструировать себе сценические "игрушки". Результаты этих экспериментов не всегда были безобидными. Наверное, в музыкальном мире не найдется группы более обожженной и покалеченной от своих же выдумок: "У нас есть знакомый, который был иностранным легионером и он доставал нам "ТНТ" (динамит), чтобы мы могли делать бомбы. Мы положили взрывчатку в фотокассету, а потом засунули в купленную на рынке рыбу, чтобы испытать ее действие. Результат был таков: рыба совершенно исчезла, и от нее ничего не осталось. А однажды на фестивале в нашем гардеробе взорвалась такая коробочка... Это был плохой номер. Теперь мы используем только проверенные взрывные снаряды".
